Моя мачеха считала себя умницей, когда заперла меня, чтобы не пустить к алтарю. Но она упустила одну мелкую деталь, которая разрушила её идеальный план.
Держитесь. Вы не поверите, что было дальше.
Меня зовут Дарья, мне 30 лет, и три месяца назад мой 61-летний отец ошарашил меня новостью за обедом в нашем любимом ресторане.
«Я женюсь», — добавил он, сияя, как юноша. «На Людмиле. Ты ведь с ней знакома!»
Ах да, Людмила. Женщина лет под шестьдесят, в дорогой одежде и с духами, аромат которых появлялся на пять секунд раньше её самой. От её голоса каждая фраза звучала как коммерческое предложение, а в её натянутой улыбке могли бы уместиться тысячи обид.
И всё же, я никогда её не ненавидела. Я искренне пыталась наладить отношения. Я смеялась над её шутками, даже когда они были несмешными. Я съедала все её пересоленные и недоготовленные блюда. Однажды на Рождество я подарила ей кашемировый шарф.
Она его ни разу не надела. Ни единого раза.
С самого начала она предельно ясно давала понять, что мне здесь не рады. Не открыто, а тонкими, расчётливыми методами, на которые способен только искусный манипулятор.
Каждый раз, когда мы с отцом сближались — смеялись над старыми фотографиями или вспоминали наши любимые закуски для поездок — Людмила внезапно начинала «плохо себя чувствовать». Она кашляла, жаловалась на головную боль или заявляла о какой-то неведомой пищевой аллергии.
Папа всегда это игнорировал. «Она просто чувствительная, милая. У неё ведь такие слабые нервы».
Нет, папа. У неё аллергия на то, чтобы не быть в центре внимания.
Но я приезжала. На каждый день рождения. На каждый День отца. Звонила каждое воскресенье. Папа был важен. Семья была важна.
Затем последовал звонок.
«Мы назначили дату! — объявил отец. — Скромно, только близкие друзья и семья».
«Звучит замечательно», — сказала я, стиснув зубы.
Приглашения не было. Ни открытки, ни СМС, ни какого-то намёка на событие в соцсетях. Со стороны Людмилы — гробовое молчание. Я списала это на её обычную пассивно-агрессивную манеру. Но я хотела быть там, ради него.
Моё нежно-голубое платье было идеальным — сдержанным, но элегантным. Я взяла отгул, собрала сумку и поехала пораньше, чтобы помочь, чем смогу.
За две недели до свадьбы снова позвонил папа.
«Людмила хочет, чтобы ты остановилась у нас», — продолжил он. «Она настояла — не хотела, чтобы ты тратила деньги на отель».
Это показалось странным.
«Она так сказала?» — искренне удивившись, спросила я.
«Да! Сказала, что хочет наладить ваши отношения».
Хм.
«Что ж, — настороженно ответила я, — хорошо. Буду в пятницу вечером».
И я была там — около 19:15. Людмила открыла дверь со своей фирменной кукольной улыбкой.
«Долго ехала?» — спросила она.
«Не очень», — сказала я, затаскивая сумку внутрь.
Она принесла мне полухолодный чай и указала на гостевую комнату. «Ванная по коридору. Постарайся нас не разбудить — у нас долгий день».
Мило.
Позже вышел папа в своих фланелевых штанах и тапочках и обнял меня.
Он улыбнулся: «Привет, дочка. Я очень рад, что ты здесь».
Мы проболтали до поздней ночи, как в старые времена. Казалось, маленький островок нормальности пробился сквозь всю эту странность.
В полночь я легла спать с надеждой.
Я не знала, что меня ждёт.
На следующее утро я проснулась рано, нервничая и предвкушая. Несмотря ни на что, сегодня был особенный день для папы.
Повернувшись, я потянулась за телефоном.
Пропал.
Я села. Может, оставила на кухне? Смутно припоминала, что ставила его на зарядку. В ночной рубашке я вышла в коридор.
Ни телефона. Ни звука. Ни запаха кофе или завтрака. Ни солнечного света. Дом был странно тих.
Я проверила крючок для ключей у входной двери. Пусто.
Грудь сжало.
Я попробовала входную дверь. Заперта на засов. Я подёргала. Ничего.
Пошла к задней двери. Та же история.
Я проверила все окна. Крепко заперты.
Я постучала в дверь спальни Людмилы. «Людмила?»
Ничего.
Постучала громче. «Эй?»
Тишина.
И тут я увидела ярко-розовый стикер на кухонном острове. Её изысканным, витиеватым почерком:
«Не принимай близко к сердцу. Просто это не твой день. — Л.»
У меня пересохло во рту.
Она заперла меня. Забрала мой телефон. Мои ключи. Таков был её план.
Я стояла в шоке, руки дрожали. Меня не просто исключили — меня стёрли.
Я закричала её имя. Заколотила в дверь. Сердце стучало ещё громче. Я была в ловушке. В платье. При полном макияже. Словно выставочная лошадка в стойле.
За несколько секунд до полномасштабной истерики меня осенила мысль.
Она забрала мой телефон.
Она забрала мои ключи.
Но она не забрала мои Apple Watch.
Дрожащими пальцами я коснулась маленького экрана.
Маша, моя лучшая подруга, была единственной, кто ответил бы мгновенно и не счёл бы меня сумасшедшей.
Я: Маша. Помоги, Людмила заперла меня в доме. Это не шутка.
Маша: ЧТО?! Ты где?
Я: У отца. В гостевой. Нет телефона. Нет ключей. Она заперла весь дом.
Маша: Я еду. Буду через десять минут.
На глаза навернулись слёзы. Облегчение было таким сильным, что я чуть не расплакалась.
Через 10 минут я услышала стук. Затем голос. Ключ повернулся в замке.
Маша убедила консьержа впустить её. Она стояла в леггинсах для йоги и толстовке, волосы собраны в небрежный пучок, а в глазах — праведный гнев.
— У тебя вид, будто ты сбежала из плена.
— Так и есть, по сути, — ответила я, хватая туфли на каблуках.
— Готова ворваться на свадьбу?
— О, — ответила я, надевая их, — более чем готова.
Мы неслись по шоссе, словно на спецзадание. Церемония уже шла. Звуки арфы. Гости в кремовых нарядах. Людмила шла к алтарю под руку с папой, как королева.
Я толкнула двери, и они распахнулись.
Вздохи.
Настоящие вздохи изумления.
Все взгляды обратились ко мне. Улыбка Людмилы быстро сползла с лица.
Мои каблуки стучали, словно доспехи, пока я шла по проходу.
— Папа, — сказала я. — Кажется, ты кое-кого забыл.
Он моргнул, потрясённый. «Дарья?»
Я протянула стикер. «Твоя невеста пыталась запереть меня в твоей квартире. Забрала мой телефон. Мои ключи. Моё достоинство».
Она заикалась: «Я… я не хотела скандала! Вы же знаете её характер! Вечно всё переворачивает!»
— Ты заперла меня в комнате, — сказала я. — Ты пыталась стереть меня. Ты превратила этот день не в праздник любви, а в способ избавиться от меня.
Гости зашептались. Тёти. Двоюродные братья. Друзья семьи. Чувствовалось, как атмосфера меняется, словно воздух перед грозой.
Моя тётя Лида встала. «Так вот почему мне сказали не приглашать всю семью?»
Другой родственник добавил: «А мне она сказала, что Дарья не захотела приезжать».
Папа посмотрел на Людмилу, потом на стикер в моей руке. Его лицо осунулось.
— Это ты сделала? — прошептал он.
Она открыла рот, но ничего не смогла сказать.
Он отпустил её руку.
— Мне нужно на минуту выйти.
Он вышел через заднюю дверь. Я последовала за ним.
Снаружи я рассказала ему всё. Запертые двери. Пропавший телефон. Спасение с помощью Маши. Он стоял неподвижно, глядя на гравий.
Наконец он поднял глаза.
— Она тебя заперла?
— Да, — ответила я. — Я не хотела портить твою свадьбу. Я просто хотела быть её частью.
Он вздохнул так, словно годы отрицания наконец настигли его.
Не говоря ни слова, он развернулся и вошёл внутрь.
Он подошёл к алтарю. Посмотрел на гостей.
— Я не могу этого сделать, — сказал он.
Казалось, сердце Людмилы разбилось на тысячу осколков.
— Эта женщина пыталась стереть мою дочь, — заявил он. — Свадьба отменяется.
Ошеломлённые гости сидели в тишине.
Людмила плакала, тушь текла по щекам.
— Я делала это для нас! — рыдала она. — Я просто хотела, чтобы всё было идеально!
— Ты хотела контроля, — ответил папа. — А не любви.
Несколько недель спустя он съехал. Подал на аннулирование брака ещё до того, как Людмила успела заказать благодарственные открытки.
— В тот день я наконец увидел её истинное лицо, — сказал он мне, когда мы смотрели старую комедию на его диване. — И всё потому, что ты пришла.
Я улыбнулась. «Твой день не был идеальным. Но, возможно, это спасло твою жизнь».
Он кивнул.
Годами меня считали трудной. Эмоциональной. Слишком драматичной.
Я не была никем из них. Я просто хотела уберечь отца от погружения в иллюзию.
Иногда нужно стать злодеем в чужой истории, чтобы стать героем в своей собственной.
И я никогда не буду извиняться за то, что пришла.
